Том 3. Восхождения. Змеиные очи - Страница 22


К оглавлению

22
Там, за тихою горой,
Чтоб со мной повеселиться
Смехом, пляской да игрой.


Как отрадно окунуться,
Брызгать тёплою водой!
Только ты не смей проснуться,
Водяной, старик седой!

«Твоя печаль осенена…»


Твоя печаль осенена
Сосною мрачной да берёзой.
К тебе лесная тишина
Прильнула с ласковою грёзой.


Сегодня поутру лоза
Твоё лобзала жадно тело,
А здесь – последняя слеза
С твоей щеки сейчас слетела.


И жгучий стыд, и боль, и страх
Уже забыты понемногу, –
Ручей звенит, и луг в цветах,
На воле ты, – и слава Богу.

«Забелелся туман за рекой…»


Забелелся туман за рекой.
Этот берег совсем невысок,
И деревья стоят над водой,
И теперь я совсем одинок.


Я в кустах поищу хворостин,
И в костёр их на берег сношу,
И под ними огонь воскрешу,
Посижу, помечтаю один.


И потом, по теченью реки,
Потихоньку пойду босиком, –
А завижу вдали огоньки,
Буду знать я, что близок мой дом.

«Ночь усмирила меня…»


Ночь усмирила меня,
Нет голосов и огней.
Только желанием дня
Будит мечты соловей.


Только пред тем, чтобы спать,
Полная светит луна.
Лечь-то я лёг на кровать, –
Глаз не отвесть от окна.


Встал бы, пошёл поскорей
Там, по траве, по сырой.
Нет, на подушке моей
Сон над моей головой.

«В безмолвной пустыне…»


В безмолвной пустыне,
Где жаркий песок и гранит,
Где небо безоблачно-сине,
Где жгучее солнце блестит,


Стоит под скалой одиноко
Забытая арфа и ждёт,
Что ветер, примчась издалёка,
Тихонько в струнах запоёт.


Встречает пустыня нагая
Нагие, горючие дни.
Над арфой немой пролетая,
В ней звуков не будят они.


И ночи летят торопливо, –
На их молчаливый полёт
Молчание смотрит ревниво,
И струн им задеть не даёт.

Золушка


  Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, –
Это, смиренная, ты.


  Вечно в загоне,
Вечно в тяжёлых трудах.
Сестры – ленивые сони,
Дом у тебя на руках.


  Чем тебе плотят?
Брань да попреки всегда,
А иногда поколотят!
Ты говоришь: «Не беда!»


  Только немного,
Если уж станет невмочь,
Плачешь, таясь у порога,
О, нелюбимая дочь.


  Ясные глазки,
Золушка, вытри скорей,
Верь в исполнение сказки,
Жди утешительных дней.


  Скоро хрустальный
Будет готов башмачок,
И повезут тебя в дальний,
Раззолочённый чертог.


  Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, –
Это, смиренная, ты.

Выбор


На перепутьи бытия,
Томясь таинственной тревогой,
Стоял и долго думал я,
Какою мне идти дорогой.


И появились предо мной
Два духа: светлый дух мечтаний,
Сиявший горней белизной,
И строгий дух земных исканий.


Надежды радостный фиал
От духа нежного я взял,
И на фиале надпись: «Слава».
Не отрываясь, грёзы пью, –
И вот холодная отрава
Сгущает быстро кровь мою.


Я вижу, – выбор был ошибкой, –
И кубок падает, звеня,
А гений жизни от меня
Летит с презрительной улыбкой.

«Живи и верь обманам…»


Живи и верь обманам,
И сказкам и мечтам.
Твоим душевным ранам
Отрадный в них бальзам.


И жизни переменной
Нектар кипучий пей,
Напиток сладкопенный
Желаний и страстей.


За грани жизни дольной
Очей не устремляй,
И мыслью своевольной,
Природы не пытай.


Вещают тайну тени.
Для смелого ума
В них смертные ступени,
Предсказанная тьма.


О, смертный, верь обманам,
И сказкам, и мечте,
Дивись мирским туманам,
Как вечной красоте.

«Навек налажен в рамках тесных…»


Навек налажен в рамках тесных
Строй жизни пасмурной, немой.
Недостижимей звёзд небесных
Свободной жизни блеск и зной.


Одной мечтою в час досуга
Я обтекаю вольный свет,
Где мне ни подвига, ни друга,
Ни наслаждений бодрых нет.


Томясь в завистливой печали,
Слежу задумчиво тогда,
Как выплывают из-за дали
Деревни, степи, города,


Мелькают лица, платья веют,
Смеются дети, солнце жжёт,
Шумят стада, поля пестреют,
Несутся кони, пыль встаёт…


Ручья лесного нежный ропот
Сменяет рынка смутный гул.
Признания стыдливый шёпот
В базарных криках потонул.

«Уйдёшь порой из солнечной истомы…»


Уйдёшь порой из солнечной истомы
  В лесной приют, –
Но налетают жалящие гномы,
  И крови ждут.


Лесной тиран, несносная докука,
  Комар-палач!
Твой тонкий писк томителен, как скука,
  Как детский плач.

«Голос наш ужасен…»


Голос наш ужасен
Нашим домовым;
Взор наш им опасен, –
Тают, словно дым.
22