О сердце, сердце! Позабыть Пора надменные мечты, И в безнадёжной доле жить Без торжества, без красоты;
Молчаньем верным отвечать На каждый звук, на каждый зов, И ничего не ожидать Ни от друзей, ни от врагов.
Суров завет, но хочет Бог, Чтобы такою жизнь была Среди медлительных тревог, Среди томительного зла.
«Есть правда горькая в пророчестве…»
Есть правда горькая в пророчестве: Ты должен вечным быть рабом. Свобода – только в одиночестве. Какое рабство – быть вдвоём.
Свершить ли хочешь пожелания, – Свободные всегда одни. Венчай тиарою молчания Твои отторженные дни.
Но бойся, бойся воплощения Твоей надежды и мечты: Придут иные вожделения, И сам окаменеешь ты.
«В первоначальном мерцаньи…»
В первоначальном мерцаньи, Раньше светил и огня, Думать-гадать о созданьи Боги воззвали меня.
И совещались мы трое, Радостно жизнь расцвела. Но на благое и злое Я разделил все дела.
Боги во гневе суровом Прокляли злое и злых, И разделяющим словом Был я отторжен от них.
«Что мы служим молебны…»
Что мы служим молебны, И пред Господом ладан кадим! Всё равно непотребны, Позабытые Богом своим.
В миротканной порфире, Осенённый покровами сил, Позабыл он о мире, И от творческих дел опочил.
И нетленною мечтою Мировая душа занята, Не земною, иною, – А земная пустыня – пуста.
Пилигрим
В одежде пыльной пилигрима, Обет свершая, он идёт, Босой, больной, неутомимо, То шаг назад, то два вперёд, – И, чередуясь мерно, дали Встают всё новые пред ним, Неистощимы, как печали, – И всё далек Ерусалим…
В путях томительной печали, Стремится вечно род людской В недосягаемые дали, К какой-то цели роковой. И создаёт неутомимо Судьба преграды перед ним, И всё далек от пилигрима Его святой Ерусалим.
Лихо
Кто это возле меня засмеялся так тихо? Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо! Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели, Лихо стояло и возле крестильной купели, Лихо за мною идёт неотступною тенью, Лихо уложит меня и в могилу. Лихо ужасное, враг и любви, и забвенью, Кто тебе дал эту силу?
Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо: «Я – бесталанное, всеми гонимое Лихо! В чьём бы дому для себя уголок не нашло я, Всяк меня гонит, не зная минуты покоя. Только тебе побороться со мной недосужно, – Странно мечтая, стремишься ты к мукам. Вот почему я с твоею душою так дружно, Как отголосок со звуком».
«Я тёмным иду переулком…»
Я тёмным иду переулком, Где в воздухе пыльном и гулком Тревога, И чужд я больной укоризне, – Теперь мне осталось от жизни Немного.
Не знать и не ждать перемены, Смотреть на докучные стены Досадно, Мечтать же о дне неслучайном, Навеки запретном и тайном, Отрадно.
Да, он никогда не настанет, – И кто моё сердце обманет Гаданьем! Не мне утешаться и верить, И тёмные пропасти мерить Желаньем.
«В предутренних потьмах я видел злые сны…»
В предутренних потьмах я видел злые сны. Они меня до срока истомили. Тоска, томленье, страх в работу вплетены, В сиянье дня – седые космы пыли. Предутренние сны, безумной ночи сны, – На целый день меня вы отравили.
Есть белый нежный цвет, – далёк он и высок, Святая тень, туманно-голубая. Но мой больной привет начертан на песок, И тусклый день, так медленно ступая, Метёт сухой песок, медлительно-жесток. О жизнь моя, безжалостно-скупая!
Предутреннего сна больная тишина, Немая грусть в сияньи Змия. Святые ль наизусть твердишь ты имена, Ты, мудрая жена седого Вия, Предутреннего сна больная тишина, Но где ж твои соперницы нагие?
Иль тусклой пеленой закроется закат, И кто за ним, то будет Тайной снова, И, мёртвой тишиной мучительно объят, Сойду к Иным без творческого Слова? Мучительный закат, безжалостный закат, Последний яд, усмешка Духа Злого.
«Воля к жизни, воля к счастью, где же ты?..»
Воля к жизни, воля к счастью, где же ты? Иль навеки претворилась ты в мечты, И в мечтах неясных, в тихом полусне, Лишь о невозможном возвещаешь мне?
Путь один лишь знаю, – долог он и крут, – Здесь цветы печали бледные цветут, Умирает без ответа чей-то крик. За туманом солнце скрыто, – тусклый лик.
Утомленьем и могилой дышит путь, – Воля к смерти убеждает отдохнуть, И от жизни обещает уберечь. Холодна и однозвучна злая речь, Но с отрадой и с надеждой внемлю ей В тишине, в томленьи неподвижных дней.